Долгий путь к 
 «новому немецкому 
 „Мы“»

В2013 г. в Германию приехали около 437 000 иммигрантов – больше, чем когда-либо за последние 20 лет. Уже сегодня здесь живут 16 миллионов человек с так называемым миграционным прошлым, а это 20% населения. Примерно девять миллионов из них имеют германское гражданство.

Цифры говорят сами за себя: Германия – это страна иммиграции. Впрочем, она была такой и раньше, но политики отрицали этот факт до начала 2000-х гг., закрывая глаза на то, что до официального окончания привлечения иностранцев в 1973 г. в Германию на заработки приехали около 14 миллионов человек. В заявлении коалиционного правительства СДПГ и Союза 90/Зеленых в 1999 г. впервые прозвучали слова о стране иммиграции.

На пути к этому признанию Германия прошла несколько различных фаз. Привлечение иностранцев на работу, новая волна иммиграции, экономическая интеграция людей сформировали эпоху первых гастарбайтеров. Она началась в 1955 г. с соглашения между Германией и Италией о привлечении людей на работу. За ним последовали аналогичные договоры с Испанией, Грецией, Турцией, Португалией, Тунисом, Марокко и бывшей Югославией. Эта эпоха продолжалась до конца 1960-х гг. В последовавшие за ней годы, под влиянием нефтяных кризисов 1973 и 1979/80 гг., а также после окончания привлечения работников-иностранцев, началась «политика по отношению к иностранцам» (Auslaenderpolitik). Она исходила из признания того факта, что многие «гастарбайтеры» к тому моменту уже обосновались в Германии и не хотели возвращаться на родину. Восьмидесятые годы были ознаменованы первыми шагами в области интеграционной политики. Основой для нее послужил «Кюневский меморандум», представленный первым Уполномоченным Федерального правительства по делам иностранцев Хайнцем Кюном в 1979 г. В этом документе была в общих чертах намечена концепция участия мигрантов в системе образования и политических институтах. Типичным для 1980-х гг. явлением стало также представление о мультикультурности как мирном сосуществовании различных культурных и этнических групп с акцентом на понятии «сосуществование».

После падения стены развитие в направлении интеграции, к сожалению, откатилось назад. Расистские выступления в Хойерсверда, Золингене и Ростоке, масштабные ограничения иммиграции после 1993 г. показали нам страну, которая была поглощена вопросом собственного воссоединения и обретала свою коллективную идентичность, во многом за счет сконструированного образа «другого». Эта эпоха осталась в памяти мигрантов как враждебный по отношению к иностранцам период немецкой истории. По мере взросления второго поколения иммигрантов и постепенной смычки с представительницами и представителями политики и общества без миграционного прошлого начали открываться возможности активного продвижения политики в отношении иммигрантов. Одновременно на повестку дня был поставлен вопрос о том, что есть собственно «немецкое», равно как начались дискуссии о «ведущей культуре» («Leitkultur»). Но даже и в этой фазе Германия еще не ощущала себя в полной мере страной иммиграции, хотя этот статус уже обрел политические контуры.

2006-й год был ознаменован поворотом. Чемпионат мира по футболу в Германии продемонстрировал новый образ Германии как доброжелательной страны, чей народ приложил максимум усилий для того, чтобы его воспринимали иначе, чем раньше. Эти изменения в имидже сопровождались и проведением первой Немецкой исламской 
конференции (DIK) и первым Саммитом по интеграции в Ведомстве федерального канцлера. Тем поразительнее успех вышедшей в 2010 г. книги с негативным месседжем в названии «Германия самоликвидируется», написанной бывшим берлинским сенатором по финансам Тило Саррацином. Она казалась каким-то голосом из прошлого, ведь основной ее тезис сводился к тому, что нужно исключить ислам как крупнейшее религиозное меньшинство в стране из германского «Мы». Ретроспективно эта дискуссия встраивается в ряд дебатов о национальной идентичности и принадлежности, которые ранее велись или ведутся в других европейских странах иммиграции. Франция, Англия, Нидерланды – все они примерно в конце 2000-х гг. обсуждали свои проблемы «identite nationale» или «national identity».

В мае 2014 г., спустя почти 60 лет после первого соглашения о привлечении иностранцев на работу, федеральный президент Йоахим Гаук выступил со знаковой речью по случаю 65-летия Основного закона, где, в частности, сказал: «Тот, кто является немцем, в будущем еще меньше будет отличаться по имени или по внешности». Так Гаук наконец задал лейтмотив стране, ищущей свою национальную идентичность. Гомогенный скелет общества в качестве масштаба был отвергнут. Нынешний национальный нарратив, «новое германское „Мы“», федеральный президент описал как «единство различных» и тем самым – сознательно или нет – сослался на желание Теодора В. Адорно «суметь быть различными без страха». Кроме того, в своей речи Гаук сблизил Германию с Канадой, которая во всем мире служит примером решения проблемы «Unity with­in Diversity».

Сегодня мы можем сказать: Германия не только стала страной иммиграции (причем, согласно отчету ОЭСР 2014 г., даже второй по популярности после США), но и миграционным обществом. Иначе говоря, миграция, будь то с приставкой «э-» или «им-», уже давно стала повседневным 
явлением в Германии, прошедшей через процесс глобализации. Гетерогенность ярко выражена, прежде всего, в больших городах. Например, во Франкфурте-на-Майне уже более 3/4 детей младше 6 лет имеют миграционное прошлое. Давайте будем называть этих детей просто «новые немцы».

Д-р Наика Форутан – вице-директор Института эмпирических исследований интеграции и миграции Гумбольдтовского университета в Берлине.