Домартовский период и Паульскирхе

Для немцев германский вопрос всегда имел две стороны: это был вопрос территории и вопрос конституции, точнее говоря, вопрос соотношения единства и свободы. Центральным пунктом территориального вопроса была проблема объединения Германии по «великогерманскому» или «малогерманскому» варианту. Если на месте Священной Римской империи создавать германское национальное государство, должно ли оно включать в себя немецкоязычную Австрию или же можно себе представить решение германского вопроса и без этих территорий? Конституционный вопрос касался в первую очередь вопроса разделения власти между народом и престолом. Кто должен был играть решающую роль в единой Германии: избранные представители немецкого народа или князья и соответственно самые могущественные из них? 

О единстве и свободе речь впервые зашла во время освободительных войн с Наполеоном. Французский император был побежден, однако ликвидация иностранного господства не принесла немцам ни единой Германии, ни условий свободы в государствах Германскогo союза, который появился на месте Старой империи в 1815 г. Однако прочно подавлять стремление к единству и свободе было уже невозможно. Оно вновь усилилось в начале 1830 г., когда французы во время Июльской революции 1830 г. в результате борьбы добились установления буржуазно-либеральной монархии. И хотя в Германии старым силам удалось все же добиться своего, однако либералы и демократы с тех пор не давали им больше покоя. В марте 1848 г., под влиянием февральской революции во Франции, разразилась революция и в Германии. Единства и свободы – вот что вновь потребовали силы, стоявшие на стороне исторического прогресса. Сделать Германию национальным и в то же время конституционным государством – такова была честолюбивая цель, подобная той, которую ставили перед собой французские революционеры в 1789 г. Однако последние имели дело с уже существующим, хотя и еще нe таким современным национальным государством, функционирование которого они хотели поставить на совершенно новую, буржуазную основу. Тот, кто требовал единства и свободы для немцев, должен был для начала прояснить вопрос о том, что должно относиться к Германии. То, что германское национальное государство должно включать в себя немецкоязычную часть габсбургской империи, было поначалу спорным вопросом в рамках Национального собрания, первого свободно избранного парламента, заседавшего во франкфуртской церкви Паульскирхе. Лишь с осени 1848 г. среди большинства депутатов стало крепнуть понимание того, что не в их власти расколоть многонациональное государство на берегах Дуная. И поскольку великогерманский вариант национального государства, включающего в себя Австрию, становился таким образом невозможным, оставался лишь малогерманский вариант национального государства без Австрии, и это означало в то время: империя во главе с прусским наследственным самодержцем. 

Германское государство, во главе которого по воле Национального собрания должен был стать Фридрих Вильгельм IV, прусский король, было бы свободным конституционным государством с сильным парламентом, контролирующим правительство. Король Пруссии в качестве германского императора должен был бы отказаться от своей богоизбранности и видеть себя исполнительным органом суверенной воли народа: это унизительное требование монарх из династии Гогенцоллернов окончательно отклонил 28 апреля 1849 г. Тем самым революция потерпела поражение. Она не принесла немцам ни единства, ни свободы. 

Не случайно поэтому через несколько лет после революции 1848 г. выражение «реальная политика» поднялось до уровня ключевого политического термина. Международная карьера этого понятия началась с появления труда Людвига Августа фон Роха, который он опубликовал в 1853 г. под названием «Основы реальной политики. В приложении к государственным условиям Германии». Согласно ему, Национальное собрание в Паульскирхе уже вовсю упражнялось в «реальной политике», когда оно проигнорировало право других народов на самоопределение – поляков в прусском Познанском великом княжестве, датчан в Северном Шлезвиге, итальянцев в «Итальянском Тироле» – и решило провести границы будущей Германской империи там, где того требовали якобы национальные интересы Германии. Тем самым единству впервые было придано более важное значение, чем свободе. Свобода других наций должна была пока уступить место первоочередной цели – достижению германского единства.