перейти к основной теме

Рожденные в 1964-м

Мы не знали забот, были хорошо образованы – и нас было много. О самом многочисленном поколении в послевоенной истории Германии.

17.01.2014
picture-alliance/dpa - Porsche 911, 1964
© picture-alliance/dpa - Porsche 911, 1964

Когда я наконец появился на свет (а произошло это в октябре 1964 года), мои родители подумали, что о моем рождении должны узнать все, и анонсировали его в газете «Bochumer Anzeiger». Им казалось, что все сделано правильно, но разочарование не заставило себя долго ждать. Потому что в воскресном номере газеты неожиданно оказалось множество новорожденных мальчиков с именем Стефан. Волна Андреасов и Берндтов схлынула, пора Михаэлей пока не наступила, и моя матушка надеялась, что имя Стефан – это ее тайный козырь. Но козырей больше не оставалось. Мы, Стефаны, наводнили страну! Мы, рожденные в 1964 году, самом успешном демографическом году послевоенного немецкого поколения. Тогда родились 1,4 млн. человек. Можно себе представить, что каждый месяц в Германии появлялся новый город с таким же населением, как Зиген. Мы могли бы заполнить все 18 стадионов бундеслиги. Да и на вторую лигу тоже хватило бы зрителей. Кто они, рожденные в 1964 году? Например, это Юрген Клинсманн, Бен Беккер, Хейп Керкелинг, Линда де Моль. Конечно, были и более именитые поколения, но нашему повезло уж точно!

В 1975 году, когда я ходил в гимназию, в моем классе училось 44 ребенка. Помимо меня имя Стефан носили еще три мальчика. Оно давало определенное преимущество: когда физик говорил: «Штефан, к доске!», ты мог сидеть 
довольно-таки расслабленно. Но были и связанные с именем недостатки: постоянно казалось, что обращаются именно к тебе, хотя речь могла идти о ком-нибудь другом. Впрочем, мы разделяли эту судьбу с Дирками, Ульрихами и Мартинами. Нас с самого начала могли легко спутать. Никого из нас не звали Марсель-Леонард или Лаура-Шанталь. А еще мы росли вместе со старшими братьями и младшими сестрами, со старшими сестрами и младшими братьями. Под рождественскими елками, украшенными тяжелыми гирляндами мишуры, лежали подарки «для всех детей». Ни у кого из нас не было «собственнических» чувств. И в этом заключалось наше большое счастье.

Откуда вы все взялись? куда ни пойдешь – все интересные должности заняты! Такой вопрос вдруг начали задавать нам дети кризисного поколения, молодые выпускники вузов, которые меняют одну временную работу на другую и никак не могут найти себе постоянного места. Эти люди сидят в журнале «Stern», эти же люди – в «Spiegel», повсюду слышатся одни и те же жалобы – почему вас так много, почему вы везде? Этот вопрос возникает, в принципе, всегда, когда на подходе новое поколение. Но сейчас накал обостряется. Мы ведь тоже были кризисными детьми, но мы потешались над кризисом, мы легко объезжали его за рулем автомобилей такси. Мы не принимали жизнь всерьез, и возможно именно поэтому жизнь щедро нас одарила. Но я забегаю вперед, нужно вернуться к началу.

Когда я появился на свет (а это был вечер субботы), по телевизору как раз показывали «Bonanza», телесериал с толстым Хоссом. Естественно, я не могу быть уверенным, но мне кажется, что этот сериал шел все время, пока я рос, а вместе с ним – «Daktari» и «Спортивное обозрение». Это важно упомянуть, потому что иначе трудно объяснить, почему мы привыкли к мысли, что все кончается хэппи-эндом. Разумеется, позднее, когда наши разговоры приобрели политический характер, мы постоянно возвращались к теме апокалипсиса. Но это было возможно именно потому, что в действительности мы думали наоборот. От катастрофы нас должен был защитить один из наших героев – Че Гевара, Тарзан или Брюс Ли.

Нас было много, и мы справились с теснотой, теснотой наших детских комнаток, освобождающей теснотой полутемных залов для вечеринок. Никто из нас не находил себе подружек через интернет. Мы принимали решение, не занимаясь веб-серфингом. Мы не пытались найти правильный баланс, мы не пытались подстраховаться. Мы были полной противоположностью «Generation World Wide Web». Мы вели жизнь обыкновенных немцев, не рефлексируя по этому поводу. Мы были близки друг другу, не догадываясь об этом. А если возникала необходимость в сети, то мы поднимали телефонную трубку и звонили друзьям.

Когда большинство из нас получило аттестат зрелости (а было это в 1983 г., хотя некоторые, вроде меня, окончили школу в 1984 г.), газеты начали разносить дурную весть – «переизбыток выпускников вузов». «Вы все станете безработными!». Каждый из нас, кто изучал в университете германистику, историю или какой-то еще якобы бесполезный предмет, как минимум один раз в жизни слышал эту фразу. Такими виделись шансы поколения 1964 года из перспективы специалистов по профориентации. Мы, конечно, взяли эту фразу себе на 
заметку, но в ее истинность не поверили. Мы были самыми упертыми оптимистами в мире. Мы ходили на семинары, валялись на лужайках перед зданиями университетов, но не задавали себе вопрос: каким будет следующий шаг в твоей карьере? Да и само слово «карьера» представлялось нам попросту смешным. Нам было незнакомо чувство обеспокоенности, возможно, именно потому, что нас было так много.

Мы были детьми детей войны, беспечными сыновьями и дочерями обеспокоенных отцов и матерей. И если бы какой-нибудь демограф захотел исследовать наше поколение, то ему для начала следовало бы взять карту Германии по состоянию на 1964 год и отметить крестиком или галочкой все те места, где люди впервые построили себе дома. Эта карта была бы черной от чернил, потому что всю страну покрывали новые черепичные крыши, потому что страна верила в хэппи-энд. В стране, пострадавшей от катастрофы, ничто не вызывает такого оптимизма, как детский крик, наложенный на 
грохот бетономешалки. Мы были детьми германских строек, плодами сначала осторожной, а потом безоглядной уверенности в жизни. Многое мы видели в первый раз: курочку с поджаренной кожицей в сетевом ресторане «Wienerwald», гигантскую вазочку мороженного в северо-итальянских кафе. Мы были детьми, которые теснились на задних сидениях фольксвагеновских «Жуков», когда наши родители впервые в своей жизни пересекали Альпы и оказывались в Италии, стране грез и мечтаний, где нам разрешали купить бутылочку «колы» с торчавшими из горлышка соломинками.

Наши родители много курили на вечеринках. Самыми популярными марками были Stuyvesant, Lord и HB, а на сигаретных пачках не было никаких устрашающих наклеек. Да и вообще, в семидесятые годы как-то умели обходиться без вкладышей с предупреждениями о возможных побочных действиях. Сдавая экзамены на аттестат зрелости, мы видели гордость в глазах наших родителей. Никому из 
нашей семьи до сих пор не удавалось продвинуться так далеко. «Из вас должно получиться что-то путное!», – так считали наши родители, произнося эти слова настолько прямодушно, скромно, без обиняков, что после этого просто не оставалось места для конфликта поколений.

Деятели 68 года говорили о себе, будто они охотились в стае и любили в стае. Проблема заключается в том, что они плохо себе представляют, что такое стая. Деятели 68 года жили как бы в прекрасном сне. А наше время – это ясный день, который наступил после пробуждения от этого сна. Наше мировоззрение сформировалось в 1970-е и в начале 1980-х гг. Наши представления укреплялись, становились шире, но никогда не заключали в себе революционного потенциала. Массовый университет, массовая безработица, общеобразовательная школа, общеобразовательный университет. Когда вы встречаете какое-нибудь слово со значением «массовости», знайте, без нас не обошлось! 
Наши слова вынуждали политиков возводить здания, а вовсе не ниспровергать системы. Мы были молодцами, ими и остались. Мы оказались далеким арьергардом уличных бойцов, и только у нас было достаточно людей, чтобы вести борьбу против систем, но… мы не создали никаких символов, нас даже не хватило на какой-нибудь маленький Вудсток.

Нашу Уши Обермайер звали Сьюзи Кватро. Отсутствие у нее политического сознания искупал в наших глазах ее грубоватый голос. Мы слушали ее пластинки на громоздких проигрывателях, которые выглядели как отшлифованные гробы – нам их дарили к 14 годам по случаю конфирмации. Поэтому мы, воспитанные в евангелической вере, немного сочувствовали католикам, которые принимали первое причастие и, следовательно, отмечали свой первый большой праздник в 10 лет. В этом возрасте, конечно, дорогостоящую аппаратуру детям не дарили! Пределом наших запретных мечтаний были длинноволосые рокеры из группы «Deep Purple», которые, выступая однажды с концертом в Японии, довели публику до того, что благовоспитанные японские фанаты поломали все стулья в зале. Когда «Deep Purple» распался, на его место, к счастью, пришла группа «AC/DC». Мы обязаны оптимистичным семидесятым годам, годам своего детства и молодости, нашим доверием к себе и друг другу. Поэтому мы вспоминаем о них с ностальгией. Этот отрезок нашей жизни – несомненно, маленький, но самый счастливый период в истории Западной Германии.

Собственно, о нас много не расскажешь. Мы не совершали никаких безумств. Иногда мы просто отмечаем свои дни рождения, вот и все. В 2014 году нам исполнится пятьдесят. И на наш праздник приедет сотня друзей и родственников.