Дискуссия о религии и конфликтах

Исповедующих какую бы то ни было религию в Германии защищает Основной закон. В нем написано, что свобода веры является неприкосновенной. И еще он гарантирует право на отправление религиозного культа. Но что это означает на практике? Ведь постоянно имеют место конфликты, спусковым крючком которых (не обязательно причиной) является религия. То говорят о запрете танцев в Страстную Пятницу, то о ношении хиджаба, то о каком-нибудь еврейском мальчике, ­которого преследуют в классе. Всегда большой вопрос, как люди различных религий могут в мире и дружбе жить друг с другом. А вот большого ответа на этот большой вопрос все еще не существует. Однако можно попробовать найти несколько маленьких ответов. Поэтому одним летним вечером в Берлине встретились четыре человека, в жизни которых религия играет большую роль – бывший салафист, одна мусульманка, одна сотрудница Еврейского форума за демократию и против антисемитизма и один религиовед, изучающий возможности и границы межрелигиозного диалога.
Большой стол, кофе и всего два часа для того, чтобы обсудить тему, о которой люди спорят тысячелетиями. Хотя с другой стороны, вполне достаточно для обмена мнениями. Эти четыре собеседника видят друг друга впервые. Они присматриваются друг к другу, немного робеют.

Для начала следует выяснить, по каким критериям мы вообще отличаем религиозный конфликт от нерелигиозного. Ведь когда спор о вещах повседневных завязывают, например, ­христианин с мусульманином или еврей с ­буддистом, то религия зачастую не играет никакой роли. Совсем другое дело, когда отношения между людьми осложняются из-за их религии. За последние месяцы в Германии случилось несколько происшествий на религиозной почве. Так, в ряде приютов для беженцев мусульмане избили христиан только из-за того, что они христиане. На строительные площадки, отведенные под мечети, подбрасывали свиные головы, а Берлине антисемитским выпадам подверглись израильские ­туристы.

Единственная из участников беседы, по которой сразу видна религиозная принадлежность, – это мусульманка Хава Орудж. Ей 26 лет, она происходит из курдской семьи, четыре года назад решила носить хиджаб. На вопрос, реагируют ли как-то люди на ее головной убор, Орудж отвечает: «Да, я чувствую сильную изоляцию, причем именно с тех пор, как начались демонстрации Pegida, а представители AfD вошли в 13 земельных парламентов». Сторонники исламофобского движения Pegida проводят свои демонстрации в Дрездене с 2014 г.; AfD – это правопопулистская партия, основанная в 2013 г.

Спорный случай: хиджаб

Недавно Орудж ехала на поезде, и когда она уже выходила, ее сильно толкнул какой-то мужчина. Девушка предполагает, что такое поведение было спровоцировано ее платком. Подобного, считает она, никогда бы не произошло, когда она не носила хиджаб. Изоляция ощущается даже в общественных дискуссиях на тему платка. «Деталь одежды, которая определяет мою религиозную принадлежность, сразу же маркируется как униформа». Причем в негативном смысле. «Любой болельщик футбольной команды имеет право носить расцветку клуба, голосить каждые выходные на улице и при этом говорить: я – фанат этой команды, я ношу эту форму, потому что она мне нравится! Но никакой негативной коннотации мы здесь не видим».

К дискуссии подключается Доминик Шмитц: «Ну так и есть. Ведь из-за „Шальке“ никто себя взрывать не будет». Шмитц – бывший салафист (в Германии их насчитывается ок. 10.000 человек), а ФК «Шальке 04» представляет его родной город в бундеслиге. В 2009 г. клуб оказался в эпицентре скандала, связанного с религиозным подтекстом песни фанатов: «Мохаммед был пророком, / Но ничего не смыслил в футболе». Один эксперт по исламу дал такое заключение: эти строки не демонстрируют никакой враждебности по отношению к исламу и порекомендовал относиться к таким вещам «с юмором и ­менее серьезно». Доминик Шмитц уже имел возможность оценить религиозные конфликты из разных перспектив и теперь предостерегает от опасности исламизма. Многие годы он каждый день жил с ощущением недоверия к людям, которые платили ему тем же – именно из-за того способа, каким они демонстрировали свою религиозность. Сейчас он представляется просто: «Доминик. Немного христианин, немного мусульманин, философствую, сомневаюсь».

Ругательства в школе

И вот между Шмитцом и Орудж начинается дискуссия: они вспоминают исламского проповедника Свена Лау, говорят об искусстве и музыке в ­исламе, поднимают вопрос об отношении мусульман к свободе мнения, особенно в том, что касается карикатур. Карикатуры на Мохаммеда постоянно вызывают конфликты между мусульманами и представителями другой веры. По ходу диалогу становится понятно: Шмитц видит исходящие от ислама опасности там, где Орудж ­видится обычная религиозность. Собеседники очень вежливы друг с другом, но внутри у них все кипит. Даже за обычным столом, за обычной чашкой кофе становится видно, насколько трудно урегулировать религиозные конфликты. Ведь они касаются самого главного, того, во что человек ­верит. Речь идет не просто о какой-то частности, речь идет сразу обо всем. Когда Шмитц приводит какую-нибудь проблематичную с его точки зрения цитату из Корана, которую Орудж никогда не слышала, разговор заходит в тупик.

Табеа Адлер из Еврейского форума за демократию и против антисемитизма до сих пор только слушала. Но у нее тоже есть что сказать о религиозных конфликтах. Она считает, что многие дискуссии лишь формально имеют дело с ­религий. «Когда люди делают какое-нибудь замечание о кипе на голове у иудея, они руководствуются подчас совершенно иными соображениями. Люди даже не думают узнать что-то новое о другой религии, у них перед глазами просто стоит некий культурный образ. И потом часто бывает так, что иудеев делают ответственными за политику Израиля». А это вообще уже совершенно ­иррациональные вещи.

Но бывают и вопиющие случаи. Например, в среде школьников слово «еврей» все чаще употребляется как ругательство. Причем используется оно не для обозначения просто какого-то иудея, но именно для оскорбления. Опрос ­берлинских учителей школ, проведенный по ­заказу «American Jewish Committee», показал, что это слово как ругательство уже прочно прижилось в школьных дворах и коридорах школ. Многие евреи, живущие в Германии, испуганы таким развитием событий, ведь они происходят не только в школьной ограде. «Я знаю людей, которые с радостью носили бы кипу, но не делают этого ­из-за опасения нападок в свой адрес», – говорит собеседница.

А ученый Ким Давид Амон как раз специализируется на теме религиозных конфликтов в подростковой среде. В частности, его интересует, как проводятся религиозные занятия. Он работает в Гамбурге, а там проходят необычные уроки религии для представителей не одной, а разных религий. Например, в классах с мусульманским большинством нередко оказываются два-три ученика, «которые высказывают сильную позицию и претендуют на что-то вроде религиозного авторитета». Это различие точек зрения «зачастую не так заметно в обычной жизни», хотя интервью говорят именно о различных позициях.

Воркшопы и доклады

Одна тема вызывает больше всего споров между подростками различных вероисповеданий. Эта тема – гомосексуальность. Доминик Шмитц говорит, что обычно школьники-мусульмане относятся к гомосексуальности крайне негативно и презрительно. Как-то они заявили ему, что если бы их сын стал голубым, они бы отреклись от него. Это отношение хорошо известно и Табеа Адлер из Еврейского форума. Она проводит воркшопы в лагерях для беженцев. Ее целевой группой являются подростки и молодые люди в возрасте от 14 до 18 лет. «На вопрос о гомосексуальности многие отвечают просто: „У нас этого нет“. Тогда завязывается разговор. Мы говорим: „Но ведь ты этого не видел, потому что это запрещено в твоей стране. А это не значит, что гомосексуальности нет вовсе”. Надеюсь, что это может натолкнуть на какие-то размышления».

Участники дискуссии переходят к вопросу о решении конфликтов. Шмитц рассказывает о том, что пытался давать школьникам ­некие импульсы к размышлению. Например, он им говорит: «То, во что ты веришь – твое личное дело. Но твой сын, если он гомосексуалист, делает это не для того, чтобы огорчить тебя или Аллаха. Они ему отвечают: „Это испытание. Аллах их испытывает“. Я возражаю: „Но ведь это несправедливо! Что же это за Бог, который смотрит и говорит, мол, здорово, такой-то человек делает это для меня, какой замечательный верующий!“. Шмитц надеется, что ученики начнут размышлять. Но он не думает, что их удастся сразу же переубедить».

Заинтересованы в обмене мнениями

Религиовед Амон смотрит в будущее с оптимизмом: школьники, убежден он, заинтересованы в диалоге. Адлер тоже имела возможность убедиться, что ее собеседники из числа молодых людей не закрыты. Столкнется ли она с какими-то проблемами, если в качестве сотрудницы Еврейского форума придет к молодым мусульманам? «До сих пор мы не сталкивались с какой-то принципиально негативной позицией. Сомнения высказывались скорее самими сотрудниками центра. Некоторые опасаются, что их деятельность будет расценена как провокация. Однако молодые люди не задают вопроса «в лоб», еврейка я или нет. А если и задают, то это единицы». Впрочем, этого вопроса она не боится: «Я думаю, что вопрос вполне законный. Скорее меня коробит обратное, когда люди начинают мяться, колебаться, как будто опасаясь, как бы от такого вопроса не произошло чего-нибудь неприятного». 

Амон обращает внимание на то, что диалог на тему религии важен не только для школьников-мусульман. Но есть одно «но». «Многим молодым людям, которые могли бы идентифицировать себя с какой-то другой религией, не хватает слов для разговора о религии, для выражения своих самых сокровенных чувств». Существует некий барьер, мешающий говорить на ­тему. Хотя научиться говорить о религии можно, нужно только стараться это делать. Если у человека нет соответствующего опыта, он предпочитает отмалчиваться, потому что не хочет никого обидеть или боится кого-то разозлить. Адлер, Шмитц, Орудж и Амон имеют опыт межрелигиозного диалога. Они не прерывают друг друга, внимательно слушают, детально объясняют.

Время беседы подошло к концу. Фотограф делает снимки. Когда все готово, никто не расходится, и все четыре собеседника продолжают дискуссию. Еще часа на два. Кажется, относительно одного разногласий не возникает: все ­согласны, что диалог – вещь продуктивная. 

32-летний религиовед ­работает в Академии мировых религий Университета ­Гамбурга. В рамках научно-­исследовательского проекта «Религия и диалог в ­современных обществах», ­финансируемого Федеральным министерством образования и научных исследований (BMBF) он занимается вопросом о ­взаимодействии представителей различных религий. ­Область его научных интересов – диалог учителей и учеников в школьном классе.
awr.uni-hamburg.de

26-летняя студентка принимает активное участие в мусульманском поэтическом слэме «i,Slam» и «Кройцбергской ­инициативе против антисемитизма» (KIGA) в Берлине. В ­университете изучает физику и embedded systems. Происходит из курдской семьи, всегда ­исповедовала ислам. Однако головной убор начала носить только несколько лет назад.
kiga-berlin.org

29-летний активист еще ­недавно участвовал в движении салафитов. Родился и ­вырос в Северном Рейне-Вестфалии, в 17 лет принял ислам. Работал с радикальным ­проповедником Свеном Лау, снимал пропагандистские ­видеоролики в исламистском духе. Через шесть лет он резко оборвал все контакты с ­салафитами. Написал книгу о своем общении с радикалами, проводит уроки со школьниками, на которых рассказывает о своем юношеском опыте.
bit.ly/2eUwSZf

31-летняя активистка работает в Еврейском форуме за демократию и против антисемитизма в Берлине. Это объединение консультирует и поддерживает людей, которые подвергаются антисемитским выпадам и оскорблениям. Адлер сейчас участвует в проекте, нацеленном на поддержку беженцев и социальных работников, и ­помогает им решать вопросы, связанные с расизмом и конфликтами на религиозной ­почве. Сама она принадлежит к Евангелической церкви.
jfda.de

© www.deutschland.de